Когда ты меня раскусишь, жженый мой сахарок,
Выставишь с детьми нерожденными за порог,
Я умою дымом глаза, слепые как волдыри,
Везите меня вприпрыжку трамваи-поводыри.
Чтобы в какой-то кухне,
да в пьяни, да в кутерьме
Наплакать шлюхе,
Жеманной, как кутюрье,
О том, как тебя люблю я
И жить без тебя очкую.
Хмельную
Сглотну слюну и eбaло в стол забычкую.
(Мне приснятся мои похороны, ты - в черном-черном-черном)
В час, когда меня не станет
в мыслях ласковых твоих, я вздрогну в разбитом теле,
ополаскивая рыхлое нутро какой-то дрянью,
Фаршированный собой,
По мостовой вожу ногами до смешного вразнобой.
С неба сыплется перхоть,
Перхоть крошками с плеч.
Я очернял свою юность самой пошлой из мечт:
В черных тачках, похожих на больших черепах
Перекрикивать мысли в чужих черепах.
(Черный-черный голос, черный-че
Между мной и разинутой в зеве беззубом пастью сортира
Тянется, тянется горькой резины пьяной слюны нитка строптивая
И качается, истончается, она кончится - сгину и я.
На руку оплывает стена парафиновая.
Эта нить - пуповина моя, в ней длины - половина меня.
Опираясь о глянцевую
Белую грудь санфаянсовую,
Пуповиною кулак опоясываю
И под русскую плясовую
Я выплясываю.
На кухню! - там музыка,
И накурено густо и вкусно,
Там лежит моя черная книжка,
Я пишу туда черные сказки,
В ней живут мои черные люди,
И живут свои черные жизни.
Черный-черный голос, черный черный бит,
Ари-ари-ари,
Черный компас, черный гид,
Ари-ари-ари,
Черным-черно, черным-черно,
черным-черно, черным-черно.
Если это не хорошая поэзия, то я тогда не знаю, что.
Размещение рекламы