Вот нарыл в интернете
Эксклюзивное интервью DEEP PURPLE.
- Недавно произошло редкое для Deep Purple событие – завершились съемки клипа. Выбор пал на композицию «Vincent Price». Расскажите нам подробнее о клипе. Почему вы выбрали именно эту песню?
Гиллан: Мы действительно только что сняли видео на песню «Vincent Price» в Берлине. В последний раз мы выпускали клип, кажется, 25 лет назад. Эта композиция была главным кандидатом на видео. «Vincent Price» мы выбрали потому, что это отличная яркая история.
Все мы были знакомы с Винсентом, поэтому нам легко представить и создать подобную атмосферу. Слова песни – перечисление того, что должно быть в среднестатистическом хоррор-фильме 1960-х. Очень легко спуститься в подземелье, найти паутину, свечи, зомби…
Пейс: Франкенштейнов!
Гиллан: На такую тему легко снять видео.
- Вам понравился сам процесс?
Пейс: Надеюсь, люди понимают, сколько удовольствия нам это доставило. Обычно у нас нет возможности провести время с Дракулой, Франкенштейном и другими подобными персонажами, которые в детстве наводили на нас ужас.
- Когда мы сможем посмотреть клип?
Пейс: Все зависит от того, с какой скоростью выполнят монтаж видео. Я думаю, что в ближайшие пару недель его запустят. Но такие вещи решает наша звукозаписывающая компания.
Понимаете, мы знаем, как писать музыку, мы не знаем, как ее продавать.
- Одна из основных тем альбома – это тема времени. Что время означает для вас?
Гиллан: Для каждого время означает что-то свое. Так, это универсальная система измерения. Тут та же история, что и с Эвклидом: в этой комнате множество прямых линий. Но в природе их нет – прямых линий нет в космосе, на небе, в лесу и т.д. Они придуманы человеком. Мы создаем систему времени, в основе которой лежит наше понимание времени.
У нас есть собственные пузырьки времени, в которых мы существуем от рождения и до смерти. Мы знаем о своих предках и как они на нас повлияли, в том числе и на генетическом уровне. Обращаясь к будущему, мы понимаем, что если наши предшественники оказывают влияние на нас, то мы каждым своим поступком оказываем влияние на грядущие поколения. Понятия «вечность» и «бесконечность» вступают в противоречие с теорией большого взрыва. Это парадокс Зенона. Цель каждый раз становится на шаг дальше по мере того, как ты на шаг к ней приближаешься.
Время – потрясающая тема для рассуждений. Можно придумать собственную шкалу времени. Например, я придумал и назвал ее метрическое время. Это альтернатива действующей системе. Согласно моей концепции, в минуте 100 секунд, в часе 100 минут, в дне 10 часов, в неделе 10 дней. 3,651 недели в месяце, потому что мы должны учитывать влияние Луны и Солнца. В году получается 10 месяцев. У дней недели следующие названия: Minky, Wurzel, Flicker, Bra, Terry, Hipster, Fraulein, Wasp, суббота, воскресенье.
Пейс: Попробуйте-ка в этом теперь разобраться!
Гиллан: Я разговаривал со своим другом. Он математик, астрофизик. Он сказал, что моя временная шкала ничем не уступает общепринятой. И ее тоже можно было бы применить. Наше календарное исчисление тоже началось из-за удобства.
(Пейс обрывает рассуждение Гиллана): Как бы то ни было…
Гиллан: Вы спросили о времени. Это настолько интересная тема, что ее можно обсуждать бесконечно.
Пейс: Пока время не выйдет!
Гиллан: На сцене постоянно так происходи: он меня прерывает ровно в тот момент, когда становится интересно. Но такова жизнь. Время – интересный концепт, который каждый из нас видит по-своему. Это вопрос точки зрения.
- Звучание «Now What?!» это идеальный баланс старого и нового – старый добрый саунд 70-х звучит свежо и акутально.
Гиллан: Звучание «Now What?!» идеальное. Мы не пытались сознательно воссоздать ретрозвучание. Нам просто повезло работать с продюсером, который создал для нас идеальное звучание.
Пейс: Мне кажется, способности Боба и сама студия стали определяющими факторами. Мы всегда все делаем одинаково. Звучание меняется под воздействием иных переменных. У каждой студии звукозаписи свой собственный звук. Отмечу, что становится все сложнее найти студии с хорошим звуком. Большинство из них маленькие. В них один-два музыканта могут играть одновременно, не больше. Боб посоветовал нам студию в Нэшвилле. Она огромная – метров 30 на 15 где-то. И очень высокая. Мы вчетвером [без Гиллана – прим.] могли спокойно находиться в этом потрясающем пространстве. Такой звук не получить искусственно. Ни один компьютер не заставит инструменты звучать так, как они звучат в просторной комнате. Я думаю, в этом и кроется секрет звучания «Now What?!».
Гиллан: Мы не можем ответить на ваши вопросы так, как вы хотите. Мы только можем рассказать, что думаем сами.
- Известный продюсер Джо Бойд как-то сказал, что хороший продюсер – это тот, который может сделать процесс записи для музыкантов захватывающим. Согласны ли вы с этим, и если да, то справился ли Боб Эзрин с этой задачей?
Гиллан: Боб очень жесткий человек в том, что касается работы. Он невероятно профессионален, крайне дисциплинирован.
Процесс сочинения был захватывающим, потому что пришло время для нового альбома.
[Где-то в гостинице начинали сверлить.]
Гиллан: Я не мог заснуть из-за этих звуков…
Пейс: Добро пожаловать в наш отель!
Гиллан: Они там, наверное, пластинку пишут. Индастриал…
- Трэш – в прямом и переносном смысле!
Гиллан: Тоже вариант!
Пейс: Боб не только талантливый продюсер, он еще и потрясающий музыкант. Именно поэтому он способен сфокусировать внимание группы на том, над чем именно она должна работать в этот момент. Когда вы слой за слоем усложняете первоначальную идею, то она может вообще потеряться. Новое постепенно разбавляет ее настолько, что она уже не производит должного впечатления. Боб никогда не позволял нам терять концентрации. Он всегда говорил, куда нам нужно вернуться, если мы отдалялись от первоначальной задумки. Подобный подход сэкономил нам лишние дни работы. Поэтому его вклад в музыку «Now What?!» сложно переоценить.
Он не давал нам сбиваться с пути. А с нами это очень легко происходит.
- Что делает «Now What?!» особенным?
Гиллан: Время, момент. Во-первых, после семилетнего перерыва группе не терпелось начать записывать новый материал. Во-вторых, все музыканты группы – органичные части единого организма. Наша сплоченность – результат постоянных выступлений и импровизаций. Ее нельзя создать искусственно, скажем, с сессионными музыкантами. Ее не будет в группе, которая дает 20 – 30 концертов в год. По-настоящему сплоченными становятся только те группамы, которые выступают каждый день, много путешествует, у которых есть опыт выступлений в разных странах.
Работать над альбомом нужно в тот момент, когда это чувство сплоченности и единства находится на пике. Удивительно, как людям, которые работают с нами, нашему менеджменту удалось уловить этот момент и воспользоваться им. Поэтому «Now What?!» – особенный альбом.
Я также считаю, что именно на этом альбоме Deep Purple добились наилучшего звучания. Он на голову выше всего, что мы делали до этого.
Еще один существенный момент заключается вот в чем: очень важно помнить кто ты. Это легко забывается в водовороте событий. Особенно, когда работаешь в бизнесе, который постоянно пытается вогнать тебя в определенные рамки, заставить делать то, что хочется ему, навесить на тебя лейбл, вписать в определенную категорию. Это все то, что ты инстинктивно не можешь принять. Проблема в том, что в такие моменты самоопределение строится на основе отрицания.
А в целом, все обстоятельства сложились таким образом, чтобы создать что-то особенное.
- Вы отметили, что важно помнить кто ты. А что именно на данный момент представляет из себя Deep Purple?
Гиллан: Deep Purple – это преимущественно инструментальная группа. Одна из задач альбома заключалась в том, чтобы напомнить об этом. Забавно слышать это от вокалиста, правда? В первую очередь мы уделяли внимание музыке, а не песням. Мы развивали идеи, мелодии. Мы видели красоту в текстуре и динамике песни вместо стандартной схемы: два куплета – припев – соло – припев…
За этим процессом невероятно увлекательно наблюдать. Я большую часть времени этим и занимаюсь, пока они [инструменталисты DP] работают. У меня иногда складывается ощущение, что я сижу на спине дикой лошади, стараюсь удержаться, но у меня не получается. Интересно наблюдать за тем, как все привносят свои идеи и в дальнейшем за развитием этих идей, работая с продюсером, который никогда не дает сбиться с пути. Пейс: У Яна была действительно сложная работа, ведь мы не пишем песни, мы создаем музыкальные произведения. Когда мы доводим такое произведение до идеального состояния, то идем к нему и говорим: «Напиши-ка на это слова». Мне кажется, только однажды за 30 лет он сказал, что музыку нужно изменить, потому что он не может ничего придумать. В остальных случаях он всегда справляется – в этот момент музыкальное произведение также становится и песней. Ян – гений. Мы ведь часто не даем ему легких задач.
Гиллан: Помнишь «Never a word»?
Пейс: Точно!
Часто мы пишем песни с точки зрения инструменталиста. Мы не сталкиваемся с теми проблемами, с которыми сталкиваются вокалисты. У нас метод сочинения от противного, но он работает.
Гиллан: Я иногда думаю, ну зачем же они добавили лишний такт?! Или полтора такта… Как мне…? Ну ладно.
Пейс: В конце концов все получается.
Гиллан: Мне пришлось пять раз переписывать две песни на альбоме - «All the time in the world» и «Weirdistan»! Остальные треки я переделывал минимум один-два раза. Кажется, еще «Uncommon man». Нет, это просто была сложная песня.
Пейс: То есть было пять разных песен, пока мы не выбрали ту, которая и пошла на альбом.
Гиллан: Это сложный, подчас изматывающий процесс.
- А также интересный.
Гиллан: Безусловно. Он заставляет думать. Это отличный стимул для воображения. Песню можно написать о чем угодно, если погрузиться в тему. Вы спрашивали о времени – я готов говорить о нем день напролет. Но я с той же легкостью мог бы рассуждать о сосисках.
Пейс: Получится романтическая песня! Пара расстается, не поделив фунт сосисок…
Гиллан: Точно! Вот в этом и состоит навык сочинения. Он похож на навык рисования – нужно научиться смешивать краски, накладывать их на холст, изучить принцип перспективы. Без этого не стать хорошим художником, даже в таких направлениях как авангард, импрессионизм и т.д. В первую очередь нужно обучиться ремеслу, если вы хотите выражать себя посредством искусства. Мы с Рождером раньше сидели и оттачивали мастерство. Да, мы писали никудышные песни, но параллельно мы изучали ритм, рифму, особенности звучания гласных, согласных и языка в целом. Например, звук «у» лучше не петь в высоком регистре.
Те, кто пишет песенную лирику как поэзию, а также новички в этом деле могут невольно совершить такую ошибку. Но в какой-то момент все эти правила становятся настолько привычными, что позволяют полностью выразить себя. Вот в этой стадии можно писать о сосисках и времени!
Пейс: Нам повезло. У английского правильная для такой музыки ритмика и степень жесткости. А, скажем, итальянский слишком мягкий, слишком много гласных. [У Пейса явно появляется итальянский акцент в этот момент – прим.] Поэтому на нем практически нет классных рок-н-ролльных песен. В нем не хватает жесткости. Он прекрасно звучит, идеален для оперы, но не для рока. А нам невероятно повезло с языком – в английском можно составить столько прекрасных рифм, он звучит достаточно жестко. Это сильно облегчает нашу задачу.
Гиллан: Вот шотландский бы идеально подошел для рока! Если бы такой язык существовал… А если бы существовал, мало бы кто мог его понять… Шучу, мой отец был из Шотландии.
- Звук клавишных Дона Эйри на треке «Blood from a stone» напоминает Рэя Манзарека (особенно «Riders on the storm»). Это преднамеренный реверанс в сторону Doors или просто для этой песни потребовалось именно такое звучание?
Пейс: Дон знает, как клавишные должны звучать в конкретной песне. Поэтому и конкретный инструмент он выбирает соответственно. Ведь у клавишных невероятно разнообразное звучание: хаммонд, фортепьяно, любой синтезатор… Настроение песни заставило Дона выбрать именно это звучание. Да, конечно, оно напоминает Doors, но это совпадение случайное. Может быть, неосознанно он хотел повторить ранее услышанное, но никто не живет в вакууме. На каждого из нас оказали влияние множество музыкантов. Впрочем, это и не только к музыке относится. Вы выбираете красную машину, потому что у кого-то другого есть красная машина и она вам нравится. Мы постоянно делаем выбор. В музыке он зависит от того, какое настроение вы хотите передать.
Гиллан: И иногда это настроение звучит как Fender Rhodes.
Пейс: Представьте, что на песнях Джимми Хендрикса вместо гитары звучал бы тромбон. Вы бы чувствовали, что это неправильный выбор.
- Иэн, в одном из интервью вы говорили, что сет-лист будет состоять из новых вещей и старых песен, а также в нем будут сюрпризы. Может быть, расскажете немного о сюрпризах?
Гиллан: Это такие композиции, как «Maybe I'm a Leo», «Mary Long» и т.д. - те песни, которые полюбились слушателям, с которыми связаны истории, которые запечатлели какой-то конкретный момент. Это те песни, которые редко крутят по радио. Зато мы их очень любим.
Скажу честно, мы никогда не пытались понравиться поклонникам. Мы никогда не пытались составить сет-лист выступления или трек-лист альбома, ориентируясь на предпочтения фанатов. Мы всегда были абсолютно эгоистичными в том, что делали. Но, конечно, мы всегда надеемся, что им понравится. Мы считаем, что именно это и делает группу счастливой – мы играем то, что хотим играть, делаем это так, как нам нравится, и выкладываемся по максимуму. Если вы пытаетесь угадать, что завтра будет модным, вы уже проиграли. По определению если вы в моде сегодня, то завтра вы на периферии популярного.
Мы последовательно развиваем собственные идеи. Поэтому песни-сюрпризы мы часто исполняем именно для собственного удовольствия.
Пейс: Только вот проблема в том, что песни-сюрпризы, прозвучавшие сегодня, завтра будут известны каждому. Ты не успел сойти со сцены, а сет-лист уже в интернете. Кто-то все записал на телефон. Запланированный сюрприз безнадежно испорчен. Но мы с этим ничего не можем поделать. Мы играем те песни, которые любим сами и которые, как мы надеемся, станут приятным сюрпризом для поклонников. Может быть, собственно сюрприза и не получилось, но удовольствие и интерес остались.
Гиллан: Раньше схема была такая – что случилось в турне, за его рамки не вышло. А теперь – что случилось в турне, попало на YouTube.
Пейс: Знаете, мы могли бы играть новые песни уже полгода как. Но все должно было оставаться в секрете – потому что нужно дождаться выхода альбома, обеспечить ему правильное промо. Раньше мы придумывали новые песни и включали их в сет-лист еще до того, как они были записаны. Записать их ведь никто не мог. Теперь так уже не получится.
- В Австрии концерт открывало новое интро. Мы можем ожидать и новый сет-лист?
Гиллан: Не стоит делать выводы на основе этого выступления.
Пейс: Это было особенное выступление – очень сложное для нас. Мы выступали днем, на открытом воздухе – а вокруг снег. А само место расположено высоко в горах. Сам концерт прошел вполне хорошо, но это было не время для новых песен. Да мы их еще и не отрепетировали, как следует. Люди хотели послушать часик рок-н-ролла и продолжить пить. А играть рок в час дня – в этом есть что-то противоестественное.
Гиллан: К сожалению, нам нужно заканчивать.
- Большое спасибо!
Пейс: Вам спасибо, ребята, отличные вопросы.
Гиллан: Всего вам наилучшего. Мне все очень понравилось, спасибо.
Размещение рекламы