Про чудо и мистику, про литературные красивости, есть у меня любимый текст. Но это не запудривание мозгов)) и уже не реальная технология, а литература, музыко-мистика. Чисто в виде отвлечения:
"-- Нужно принимать во внимание и происхождение чисел, которыми
оперирует математика. А если подойти к делу с таких позиций, тебе придется
принять в расчет и происхождение элементов, составляющих музыку. Например,
возьми инструмент, на котором играю я. Скрипку. Ты знаешь, из чего она
состоит?
И он прочел мне целую лекцию.
-- Прежде всего это дерево. Тело скрипки делается из ели, которую
выдерживают гораздо дольше, чем живет тот, кто ее срубил. Дно и обод тела
изготовлены из явора. Головку вырезают из мягкого и сладкого дерева вишни, а
гриф из эбенового дерева прикрепляют к шейке скрипки. Внутри каждой скрипки
находится "душка" -- палочка-распорка, сделанная из еловой ветки и
отделяющая верхнюю деку от нижней. От этой распорки зависит диапазон звука
инструмента. Так что у скрипки душа женская. Смычок делают из прута розы,
выросшей на ветру, а смазывают его смолой хвойных деревьев.
Но некоторые части скрипки имеют не растительное, а животное
происхождение. Волос для смычка берется из конского хвоста, а некогда (еще
до того, как скрипка появилась на свет) считалось самым лучшим использовать
для смычков волос из хвоста единорога. Две толстые струны делают из свитых
кишок животных, а подставку изготовляют из кости, придавая ей весьма
причудливую форму. Из кости делается и держатель волоса в головке смычка,
причем говорят, что иногда (у Паганини) для этого брали кость человека. Из
кости оленя сделана пуговка, к которой натянутой жилой присоединен подгриф.
Клей, скрепляющий отдельные части инструмента, тоже животного происхождения.
Считается, что Амати пользовался клеем, сделанным на основе вареного мяса
ехидны, которая рожает в воздухе, и поэтому такой клей почти ничего не
весит. На колодке смычка с каждой стороны инкрустировано немного перламутра.
Перламутр всегда чуть холоднее дерева, поэтому с его помощью пальцам легче
чувствовать то единственно правильное место, за которое они должны
держаться, -- безымянный всегда должен оставаться на этом перламутровом
винте.
И наконец, есть такие части скрипки, которые своим происхождением
обязаны рудным богатствам земли. Две тонкие струны делаются из металла,
седло, в котором они укреплены, иногда бывает из камня, а намотка волоса,
которой заканчивается головка смычка, изготовлена из серебра. Кроме всего
этого, важная роль отводится огню, сильному и мягкому, над которым выгибают
дерево и готовят клей и лак. Лак -- это совершенно отдельная история. Он
всегда разный, и каждый скрипичный мастер хранит быстрые и медленные тайны
приготовления лака, унаследованные от своего духовного отца. Такие быстрые и
медленные тайны скрипичного лака обеспечивают инструменту успех, если
принадлежат будущему. Если же эти тайны из прошлого, лак считается плохим...
Суть состоит в том, -- закончил свой рассказ Манассия, - что человек
всегда может на слух отличить, какое дерево шумит в ночи -- ель или явор.
Инструмент, даже когда он звучит в твоих руках, никогда не утрачивает связи
со своим происхождением, с материалом, из которого он сделан, с приемами,
которые использовал мастер при его изготовлении, а сама музыка только
благодаря всему этому получает свое оправдание. Дело вовсе не в том, что
пальцы играют на скрипке, а в том, что с ее помощью они входят в
соприкосновение с основными элементами воды, воздуха, огня или подземного
мира, с их тайнами, которые в каждом инструменте соединены по-своему."
(с)
"Это был скрипичный концерт. У маэстро были прямые волосы, такие же черные, как вороной волос его смычка. Первая часть была медленная – настолько медленная, что казалось, будто можно отдохнуть, наблюдая, как книга падает со стола, поскольку следишь за падением каждой ее страницы в отдельности. Вторая часть была легкая и широкая, будто листья навсегда встречаются со своими тенями; каденция была буйная, и артист, играя уже без сопровождения, сбросил маску, а я подумал: если этот заплачет в июле, слышно будет и в августе. Наконец последовал головокружительный финал того, кто может спать в трех разных темпах и чьи сны обладают то огромной силой, то невероятной и ранимой быстротой… Передо мной был не Орфей, музыке которого подчинились звери, камни, руда, деревья, огонь и смола, шум ветра в раковине и внутренности животных. Был кто-то более могущественный – и он заставил всех отозваться, заговорить в его инструменте, как будто это был жертвенный алтарь, где в жертву музыке были принесены не только они со своей утробой и костями, но и рука, приносящая жертву… (с)"